Иван Козырев: «Минус 53 градуса: перестаем работать, начинаем выживать»

После 18 лет жизни в Москве Иван Козырёв, загрузив свою кошку, переехал в Омск — город, который он совсем не считает провинцией.

 — У тебя столько интересных занятий. Как бы ты презентовал себя нашим читателям?

 — Вспоминается недавний случай: я ездил с омским проектом, школой «ВВЕРХ», в детский лагерь. Должность у меня называлась «режиссер-вожатый», ставили с детьми спектакли. Однажды идем мы с ребятами до корпуса, они говорят: «А можно сделать так, чтобы зарядка Вовы была в таком-то холле?» Я говорю: «Конечно, я это сделаю, я же старший вожатый!» Они удивились: «Как старший вожатый?» Спрашиваю: «А вы думали, кто я?» Отвечают: «Ну как. Просто Ваня».

 — Ты 18 лет прожил в Москве. Как вышло, что ты решил поменять ее на Омск?

 — В Омске я родился, правда, уехал отсюда еще в раннем детстве. Знаю свою родословную на восемь колен, и все они были в Омске. Мой прадед преподавал математику в Кадетском корпусе. Когда мне было 19 лет, решил побывать в Омске, где у меня жила бабушка, с которой мы почти не общались. Посмотреть на место, где я родился. С тех пор регулярно ездил в Омск к бабушке.

 — Знакомые не крутили пальцем у виска? Обычно наоборот — из Омска едут в Москву, Петербург.

 — Удивлялись не только москвичи, но и омичи. «Куда ты приехал, зачем приехал, в столице проще заработать денег». Многие думают, что Омск — это провинция, и не верят, когда я говорю, что он на восьмом месте по численности населения в стране. Сидит в голове стереотип.

 — Удалось уже в Омске что-нибудь обрести?

 — В плане людей город раскрылся для меня еще до того, как я сюда добрался. Я тогда ехал из Москвы на машине вместе со всеми вещами и кошкой и знал, что где-то под Омском будет проходить фестиваль «Древо жизни». До него оставалось несколько дней. Я решил, если поеду домой, потом снова придется собирать вещи, грузить кошку — слишком сложно.

Поэтому поехал туда сразу, там шла стройка фестиваля, встретил теперь уже своего омского друга Олега, и тоже стал строить. Там я узнал, что в этом городе много классных персонажей. А еще я стал ходить к Сергею Компанийцу на этнобарабаны в школу «ОБО». Всю жизнь мечтал подтянуть чувство ритма, но не верил в себя. А Сергей в меня верит, и уже есть успехи.

 — Вернемся к началу твоего профессионально-творческого пути. Почему ты пошел учиться на геолога?

 — До 12 лет я жил на Камчатке, в 30 км от вулкана Ключевская сопка, мой папа был вулканологом. Мы постоянно ходили на вулканы, мое детство прошло среди ученых. Само по себе окружение вулканов формирует тебя довольно сильно: зрелище, когда из горы фигачит огонь, оставляет отпечаток. Как и землетрясение, которое я пережил в шесть лет: после этого ты никогда не забудешь, что земная твердь под ногами может рухнуть. И это не метафора.

 — Расскажи о самых интересных эпизодах этой работы.

 — Моя лучшая работа в жизни была в поле на Чукотке. Это совершенно странная история. Есть золоторудное месторождение, называется Купол, одно из крупнейших. Его выкупили канадцы для разработки, они приглашали на работу студентов-геологов, которые умеют говорить по-английски. Моя работа на протяжении трёх месяцев заключалась в том, что я с утра вставал и на 12 часов уходил гулять в тундру. С собой у меня был рюкзак, молоток и полевой дневник с карандашиком. Ходил, смотрел на породы, описывал то, что вижу. Колотил по камням, брал кусочки. Иногда до 10 кг камней нужно было притащить в лагерь.

 — В тундре красиво?

 — Очень! Мхи и лишайники — это теперь мой фетиш, всё время их фотографирую. Друзья в курсе, однажды коллега-геолог привез мне из Исландии настойку на лишайниках. Кто-то привозил кусочки мха необычные. Осенью тундра — это что-то невероятное. Ты поднимаешься на сопку и видишь невероятные цвета, которые сложно себе представить в средней полосе. Осенью лишайники могут стать фиолетовыми, ржавыми, желтыми. И это разноцветными пятнами устилает всё до горизонта.

 — А с местной фауной не было опасных встреч?

 — Одно из сильнейших впечатлений для меня было, когда я поднялся на сопку и оказался в большом стаде диких северных оленей. Сначала они меня не замечали, а потом, видимо, их вожак меня увидел, и они сразу пришли в движение. Побежали в одну сторону и как-то через меня. Это было страшно, потому что ты понимаешь, что если эти 500 кило чуть-чуть тебя заденут, ты хорошо полетишь. Но, к счастью, олени ловко бегают, никто меня не задел, просто они умчались на соседнюю горку.

 — Как в твоей жизни появился уличный театр?

 — В 2003 году ко мне пришел друг с теннисными мячиками на веревке и сказал: «Смотри, какие штуки, их можно крутить». Так я познакомился с поями, и с тех пор больше 15 лет не выпускаю их из рук. Мы с однокурсниками создали театр «Феникс», в который изначально входили три геолога, два географа и один лингвист. Десять лет мы посвятили этому театру, для меня это был великий проект.

 — Расскажи про пласт твоего творчества, связанный с хождением на ходулях.

 — Лет 13 назад друг, с которым мы основали театр, сказал, что нам нужны ходулисты. «Я могу сделать ходули, но не уверен, что на них просто научиться», — сказал он. «Давай ты сделаешь ходули, а я за один вечер научусь ходить», — ответил я. Он не поверил, я предложил спор. И одним осенним вечером в хоккейной коробке я за 1,5 часа научился ходить на ходулях. Потом еще пошел к метро встречать девушку и поражать ее. В Омске я уже успел походить на ходулях, к примеру, в 2018 году на открытии Недели экспериментального театра, на «Древе жизни».

 — А какую цель преследует уличный театр?

 — Когда мы делали это по молодости, лично у меня была цель выразиться — как некая акция. Хотелось сказать что-то этому миру, городу, рассмешить его или заставить задуматься. Бывают выступления, в которых тебе важен зритель, потому что это делается для него. А бывает, когда тебе важен сам акт, действие, при этом неважно, есть зритель или нет. Уличное искусство — оно всегда где-то на грани то ли духовного пути, то ли шизофрении, я еще не понял до конца.

 — Уличные выступления надо согласовывать с городскими властями?

 — Они бывают двух типов. Первый, когда представление вписано в городское мероприятие. И второй, когда оно «отсебяшное», стихийное. Вообще, в моей практике ни разу не было, чтобы полицейские останавливали выступление. Даже когда мы работали с огнем в центре Москвы без всяких согласований , они не вмешивались, дожидались какой-то паузы и только тогда вежливо просили уйти. Мы уходили: зачем спорить с полицией? Мы граждане мирные. В Омске пару раз я крутил огонь на улице, разрешения не получал, все были рады.

 — У тебя хорошо получается рассказывать истории. Поделись каким-нибудь случаем из своей творческой жизни?

 — Однажды я летал в Астану на гастроли. Там был трехдневный фестиваль, ждали Нурсултана Назарбаева. Я был в группе ходулистов, которые его встречают. Он должен был войти в ворота и первым увидеть меня, я был, кажется, в костюме зайца. Наступает этот день, я спрашиваю у организаторов: «А махать рукой ему можно?» Кивают. «А кричать можно?» «Нет, кричать нельзя». «А можно я его конфетти посыплю?»

 — Как ты оцениваешь перспективы этого направления и тебя в нем в рамках Омска?

 — Пока не очень много видел тут уличных перформансов и уличных театров, подозреваю, что простора для них достаточно, поэтому у меня есть шанс. Надеюсь, это будет нужно людям и городу. По моему опыту, здесь такое воспринимают с интересом. В Москве на чудеса не очень большой спрос, больше нужен «вау-эффект», там, чтобы удивить кого-то, нужно хорошо постараться, а здесь люди удивляться еще не разучились, готовы сами искать удивительное в том, что происходит. Меня даже пригласили в департамент культуры, сказали, для меня есть предложение.

 — Чем планируешь заниматься в ближайшее время?

 — Думаю, появится больше преподавательской деятельности с детьми. Хочу продолжать это направление, не зря же я много лет ставлю детские сказки. И театральные штуки забрасывать не собираюсь, хочу работать с огнем, с уличнымиперфомансами. Надеюсь, что к лету соберется небольшая труппа, с которой мы сможем как вписываться в городские мероприятия, так и устраивать разные акции. Идеи есть, надеюсь, они воплотятся.