По данным Ресурсного центра для представителей ЛГБТ, за 2020 год 96 % таких людей в России столкнулись с травлей, физическим или психологическим насилием из-за своей идентичности. Каждый день сотни людей становятся жертвами гомофобии. Корреспондент Om1.ru встретился с представителем ЛГБТ сообщества и узнал, как живётся гею в современной России.
Первое, что хотел бы у тебя уточнить. Насколько знаю, ты открытый гей, но ты не афишируешь свою ориентацию. Это так?
— Ну на каждом углу не ору, конечно, что я гей. Но если спросят, отвечу, как оно есть на самом деле.
Когда ты осознал свою ориентацию?
— Сложный вопрос, потому что это трудно почувствовать. Не знаю, как у других, но в моём случае я не особо чувствовал, что это моё. Думаю, примерно в 14 лет, когда началось половое созревание, стал замечать, что больше смотрю на мальчиков. Опыт с девочками у меня был. Но кто мне нравится на самом деле, я стал понимать после совершеннолетия.
Получается, сначала у тебя был период отрицания?
— Когда мне было 14, я не до конца понимал. Мало что знал, поэтому не считал, что это неправильно. Я придерживался общих стандартов, которые приняты в обществе. Когда мне исполнилось 18, стал понимать больше. Узнал, что есть такие люди и что в этом нет ничего дурного.
Насколько я знаю, родители в курсе твоей ориентации. Как ты признался?
— Не сразу. Мне было 23 года. На тот момент я несколько лет общался с парнем. Мы переехали в Москву. Тогда я и решил по телефону рассказать маме. Она знала, что я общаюсь с этим человеком, но думала, что мы друзья. Мама восприняла это нормально, положительно, я бы даже сказал. Во время разговора у меня сложилось такое чувство, что она догадалась. Никаких оскорблений или советов. Она меня приняла и любит по сей день.
Что было после того, как ты признался друзьям?
— Они знают, я им рассказал. Друзья ушли все, но не из-за того, что я гей. Просто общение свелось к минимуму. В том числе по моей инициативе. Последние три-четыре года вообще не общаемся.
В интернете много случаев насильственного камин-аута, когда в сеть сливают чужие фотографии, видео, переписки. Пострадавшие обращаются в полицию с заявлениями, но правоохранители зачастую их не рассматривают и не ведут расследований. Что ты думаешь по этому поводу?
— Это неправильно, когда чужие люди или знакомые стараются взломать переписку друга, коллеги и пытаются вытащить правду о человеке наружу. По мне, человек сам вправе решать, когда и кому он готов рассказать. Что касается полиции, думаю, тут всё зависит о человека, который работает в органах.
Ты говорил, что жил в Москве. Вот, на твой взгляд, в столице более терпимое отношение к представителям ЛГБД, чем в Новосибирске, или разницы нет?
— Москва — это отдельное государство. Там действительно люди проще относятся к представителям секс-меньшинств. Им просто нет до этого дела. Москвичи совершенно иного склада, у всех свои дела, и на такие мелочи они внимания не обращают.
Однажды я был свидетелем, когда двое парней, на вид лет 17, на Красной площади решили поцеловаться. Люди, естественно, это увидели, но никакой агрессии не последовало. Кто-то даже их поддерживал. Даже когда полицейский подошёл к ним, он просто в вежливой форме им сказал, что лучше так не делать, ведь вокруг могут гулять неадекватные люди, и уже они могут проявить агрессию. Он им не запретил целоваться, не арестовал, просто предупредил их, что это для них опасно.
В Новосибирске я бы не рискнул такое делать. Скорее всего, люди бы не поняли, и результат был намного хуже.
Я спокойно и с пониманием отношусь к людям, которые не афишируют ориентацию. Но я не понимаю людей, которые играют в натуралов, женятся, рожают детей. У тебя есть этому оправдание? Не обманывает ли он сам себя?
— В этом случае человек просто боится. Я знаю таких людей, но им примерно 35–40 лет. Они создают семьи, но продолжают ходить налево, к партнёрам по их вкусу. Думаю, это отпечаток советского прошлого. Тогда за однополые отношения могли посадить. А что касается современной молодёжи, то их родители из советского периода. Это дело времени, надо подождать минимум 100 лет.
Возвращаясь ко всему вышесказанному, действительно ли ты заложник системы, или это твой выбор?
— Я живу в стране, где вырезаются гей-сцены в фильме про Элтона Джона, где орудует группа «Пила»*. Я плачу налоги, но в случае, если я столкнусь с гомофобией или дискриминацией, помощи от полиции не дождусь. В России у геев нет доступа к множеству государственных институтов, ну, к примеру, брака, семьи (усыновления), возможности посещать партнёра в реанимации. Понимаю, что могу уехать за границу и спокойно там жить. Но будем реалистами. У многих геев нет возможности переехать. И у меня тоже. Так что да, я считаю себя заложником системы.
Что для тебя равенство?
— Ну если говорить правильно, у всех должны быть одинаковые права: и у обычных людей, и у геев. И опять даже тут я говорю неправильно, «обычные люди и геи». Все люди обычные, такие же, как я и ты. У нас у всех должны быть равные права. Естественно, каждый человек должен иметь право на брак, льготы. Такие же права, которые есть у традиционных семей. Тогда это будет равенство.
Считаешь ли ты, что у любви нет гендерных признаков?
— Полностью поддерживаю эту идею. Считаю, что у любви нет не только гендера, но и возраста.
*«Пила» — группа активистов, радикально настроенных против представителей ЛГБТ-сообщества.
Напомним, новосибирская феминистка рассказала об отношении к женщине в современной России. Почему мужчины считают, что девушки нужны только для удовлетворения их потребностей, а дамы презентуют себя как объект для удовольствий?
Читайте нас «ВКонтакте»!
Фото: avatanplus.com / sztaki.hu / focusedcollection.com / stock.adobe.com / dailyadvent.com