автор проекта «Филологические беседы с котом Тимофеем»
«Н»
Апрель для филологов проходит под знаком «Тотального диктанта». Наблюдая за происходящим вокруг диктанта, как говорится, не могу молчать. Поэтому пусть «Н» будет Новосибирском — родиной проекта. Это развяжет мне руки.
Сказать честно, я с детских лет не люблю диктанты. Не обольщаюсь по поводу собственной грамотности, не люблю щекотать себе нервы и выходить из зоны комфорта. До сих пор помню заставившее меня в каком-то классе сильно переживать слово «неезженый» — вся исстрадалась думая, сколько в нём Н. (О, вот опять Н!)
Как довольно много работающий человек я, страшно сказать, не люблю и «Тотальный диктант». Надо организовать площадку в нашем университете, а это, хоть у нас просто потрясающие студенты-волонтёры, всегда много суеты и волнений.
Но это всё лирика и мое частное брюзжание. Я вижу из года в год, как приходят писать диктант самые разные люди, радуются, улыбаются, стараются. Гуляют по коридорам нашего факультета, приводят детей, мужей, жён, учеников. Тексты диктанта ругают, конечно: простоватый, слишком сложный, много авторских знаков, депрессивный и т. д. — всё это совершенно естественно. На то он и текст диктанта, чтобы порождать беспокойство и неудовольствие.
Но вот кое-чего я никогда в аудиториях диктанта не слышала.
Во-первых, обсуждений личностей авторов: их пола, национальности, религиозной принадлежности, политических взглядов, изгибов судьбы и прочего. Не слышала и, признаться, никогда не удивлялась, что не слышала: ведь это признак цивилизации, мы ведь в XXI веке, мы же вообще-то в курсе, что люди разные, и вроде бы предыдущими веками научены не клеймить тех, с кем не согласны.
Во-вторых, не слышала упрёков по поводу «тотальный» и «диктатор». Это языковая игра, и её понимают — не надо считать носителей языка лишёнными чувства этого самого языка. Вообще, такая игра даже полезна. Демонизация слов — непродуктивный путь. Как известно, «страх перед именем только усиливает страх перед тем, кто его носит». Проблема не в слове «диктатор», а в диктаторском поведении, а языковая игра как раз развеивает этот морок.
В аудиториях диктанта — от людей, которые пришли его писать и ради которых он затевался и затевается, — не слышала, а вот читать размышления, включающие эти сюжетные повороты, увы, приходилось. Нельзя не вспомнить Остапа Бендера: «Грустно, девицы!».
