Элитный отряд «Вега» ушёл из Новосибирской области на СВО в декабре 2022 года. Спустя полгода его командир, первый зампред Заксобрания Новосибирской области Андрей Панфёров вернулся из зоны боевых действий. Om1.ru встретился с командиром батальона и обсудил успехи отряда, особенности боевых действий, события в тылу и будущее России.
— Когда шло формирование «Веги», вы говорили, что был конкурс на вступление в отряд. Сохраняется ли конкурс сейчас и продолжается ли отбор?
Прохождение отбора — непременное условие для того, чтобы стать бойцом отряда. Если люди идут по доброй воле, то мы должны понимать, кто они и зачем приходят. Сейчас всё ещё есть желающие попасть в «Вегу», по этому поводу со мной уже связывались депутаты горсовета Новосибирска, однако отряд пятый месяц работает на передовой, поэтому у нас изменились критерии отбора.
— Костяк батальона всё так же составляют новосибирские бойцы?
Примерно 80% бойцов — ребята из Новосибирска и области, но кроме них есть ребята из Иркутска, Красноярска, Бурятии, даже из Якутии.
— «Вега» приняла имя 67-й отдельной бригады спецназа из Бердска, в которой вы ранее служили. Помимо вас, есть ли ещё бойцы бердской «Веги» в нынешнем отряде?
Да, порядка 12 человек. Начиная от офицеров, заканчивая сержантами и рядовыми. При этом, несмотря на свой возраст, часть из них получили новые воинские специальности, которым раньше не были обучены. В полях они зарекомендовали себя замечательно, представлены к наградам.
— Новая «Вега» смогла подхватить знамя расформированной в 2009 году 67-й бригады
Я думаю, да. Дух 67-й бригады в отряде витает. Во время бесед с солдатами мы часто обсуждаем опыт бердского спецназа. У нашей «Веги» свой опыт, потому что конфликт несколько другой. Однако идея возрождение 67-й бригады в новой «Веге» остаётся основной.
— Вы упоминали, что судьба «Веги» решена, и она сохранится…
«Вега» сохранится в составе войск специального назначения, никто никуда не уходит. Мало того, среди бойцов много тех, кто получил востребованные воинские специальности, и на это были потрачены немалые государственные деньги. Для армии было бы расточительством распускать таких специалистов.
— Как вы оцениваете успехи отряда? Смог ли он показать наш, сибирский характер?
Смог, но было тяжело. Украинская зима во многом отличается от сибирской. Прежде всего — резкими перепадами температур и неимоверной грязью, от которой даже боевые машины «разуваются». Ну и новые тенденции в боевых действиях в наше время дали о себе знать. Тем не менее характер показали, и в подразделении нас сибиряками называют.
— Эта ваша третья горячая точка. По сравнению с предыдущим боевым опытом, насколько изменился характер боевых действий, в том числе с учётом новых технологий?
Характер боевых действий можно описать как интенсивный общевойсковой бой. Для меня Украина — седьмая операция, и если в прошлых конфликтах спецназ применялся более глубокими рейдами, то сейчас плотность линии обороны противника такого не позволяет, из-за этого меняются принципы использования войск.
Например, раньше, действуя против бандформирований, мы вызывали авиацию, а затем вступали сами. Сейчас при обнаружении группы спецназа приезжает три-четыре танка при поддержке пехоты.
— Раз мы затронули тему вооружений, учитывая то, как много США и Европа передают оружия Украине, «Веге» удалось испытать «подарки» европейских партнёров?
Вы знаете, нет. Но, по моим личным наблюдениям, за последние месяцы на фронте появилось очень много боевой техники противника. Польские, чешские, бельгийские машины, американские БТР М113, доработанные поляками танки Т-72. В целом польского оружия очень много, начиная от брони и заканчивая 60-мм бесшумными миномётами, которые работают очень эффективно. На них тяжело среагировать, мину не слышно совсем. У обычного миномёта слышен «выход», а потом идёт разрыв. Здесь сразу идёт разрыв.
— Вчера в Новосибирск приезжал Евгений Пригожин. Он заявил, что нужно проводить вторую волну мобилизации и наращивать армию до двух миллионов человек. Как вы считаете, требуется ли дополнительная мобилизация сейчас?
Не уверен насчёт мобилизации, но контрактников можно было бы привлечь. В целом же я уверен, что нам надо более предметно подойти к увеличению количества войск.
Кроме этого, стране надо немного перестроиться на иной лад. Это ни в коем случае никакая не насильственная мобилизация, но если мы считаем, что надо победить в более короткие сроки, то надо напрячься. А не так, что четверть бьётся, четверть только готова, а ещё две четверти рассуждают, что они здесь ни при чём. Стоит быть внимательнее к тому, что сейчас происходит на наших юго-западных границах.
Мне это напоминает середину Афганской войны. За события там переживали те, у кого были родственники в Афганистане. В большинстве же люди жили своей жизнью. С другой стороны то, что люди не живут только этим, — тоже хорошо.
— Сейчас идёт активная работа по привлечению к службе по контракту, она показывает свою эффективность?
Чем более внятно будут объяснятся условия контракта, который люди подписывают, тем будет лучше. Государство даёт достаточно преференций для тех, кто идёт служить на контрактной основе, так что теперь вопрос к военкоматам. Чем правильнее они будут объяснять, тем эффективнее покажет себя кампания по набору.
— Военно-промышленный комплекс России уже мобилизован. Мобилизация остальной экономики должна продолжаться?
Думаю, да. Я уверен, что если мы занимаемся импортозамещением, то оно должно в полной мере оправдывать себя. А проблемы в этой области есть. Мы, в силу тех или иных обстоятельств, не получаем ряд компонентов, а компании, которые занимаются их замещением, не очень стараются выйти на то качество, которое было прежде. При этом боевая работа и производство предметов военной необходимости требует максимального качества. Я бы хотел пожелать руководителям наших концернов обратить внимание на это. Бывают случаи, когда техника с замещёнными компонентами не работает на 100%, а показывает ухудшенные результаты. Это вызывает вопросы к решению государственной задачи, которую выполняют промышленники.
— Последние удары украинских беспилотников по Москве уже вовлекают население…
Думаю, да. Люди начинают понимать, что мы имеем дело с очень коварным врагом. Нам надо ждать таких случаев. Если враги не могут боевым потенциалом нас сломить, то они будут бить в спину. Война никогда не пройдёт мимо, и надо быть к этому готовыми всегда
— Не секрет, что украинцы вовлекают в теракты нашу молодёжь. И сейчас ребят 16–17 лет судят по тяжким статьям за терроризм. Как вы считаете, не требуется ли вместо такого наказания комплексных изменений в работе с молодёжью, чтобы у них просто не было желания соглашаться?
Вы правильно говорите. Я всегда заявлял, что воспитание молодёжи — целая система. И если в ней будет сбой, то всё будет идти к тому, о чём мы с вами говорим. Я всегда ставлю в пример ситуацию с подъёмом флага. Когда стали говорить о том, что в школах каждую неделю нужно поднимать флаг и слушать гимн, то я сразу сказал, что если это будет проводиться спустя рукава, а уроки патриотизма будут на уровне «я вам по телефону материалы вышлю, а вы прочтёте», то это будет профанацией, которая сыграет с нами крайне негативную роль. Раз поднимут флаг, два поднимут — а потом школьники будут стоять болтать, не обращая внимание на событие. Когда мы говорим, что с Украиной поработали, то не надо забывать, что и нашу молодёжь за 30 лет обработали хорошо.
— Но сейчас же есть сдвиги — например, создание аналога пионерского движения, это всё кажется позитивным…
Вопрос опять в специалистах. Есть ли люди, которые могли бы дух пионерского движения поднять до тех высот, которые были у него в СССР? Я не идеализирую, но хорошо помню, что держава, которая называлась СССР, была державой, и опыт страны показывает, насколько она была сильна. Для меня было удивлением в зоне СВО, что у многих молодых на шевронах были флаги и герб СССР. Это говорит о том, что люди непроизвольно начинают задумываться о том государстве, которое было, о его опыте.
— Это желание вернуться к корням? Найти опору в прошлом?
Да, это стремление к корням. Вся военная жизнь толкает к таким размышлениям и выводам о желании быть частью такой мощной державы, какой был СССР. Опять-таки, солдаты могут вспоминать рассказы близких, которые жили в СССР. И я с большим удовольствием это всё наблюдал.
— Сейчас многое делается для социализации солдат, возвращения их в общество. Как вы считаете, насколько успешна эта система? Есть ли позитивные сдвиги по сравнению с тем, как это было во время чеченского и афганского конфликтов?
Наступаем на те же грабли. Опять всё упирается в равнодушие чиновников. Да, сейчас большая система мер, которые помогают людям адаптироваться, но есть огрехи. Возвращаясь к афганскому опыту, когда первые афганцы пришли, то система работала замечательно, но в конце 80-х — начале 90-х они уже были никому не нужны. В этом смысле мне по душе слова Владимира Путина, что чиновничий аппарат и аппарат власти надо формировать из участников СВО. Я вас уверяю, у них с любовью к Родине всё в порядке.
— Говоря о новом активе из участников СВО. До спецоперации было много слов о том, что в России нет гражданского общества. Как вы считаете, было ли оно? Как оно изменилось с приходом СВО?
Гражданское общество было, а СВО лишний раз доказала, что у нас порядочных людей больше, чем либеральной накипи. Просто всегда те, кто стараются броситься в глаза, на слуху, хотя порядочных людей, которые не кричат, а делают — больше. Я в этом убедился на своём опыте, когда получил поддержку от предпринимателей, потому что не ожидал такого желания помочь от них. Да, рабочий класс, директора заводов, это всё было. Но предприниматели меня удивили. Буквально накануне мне позвонил парень и заявил, что хочет выслать «Веге» 20 тонн воды и две тонны тушёнки.
— Новые вызовы СВО несут политические изменения. Многие чиновники отправляются в новые регионы, а после уходят с повышением на новые должности. Как вы считаете, правильна ли такая практика, настолько она продуктивна?
Главное не потерять себя. Я шёл по убеждению. Ещё в 2014 году, когда мы ездили и помогали Донбассу, я волновался, что всё идёт без меня. В этот раз мне предложили сформировать отряд. Если бы такого не случилось, то я бы подал заявление как доброволец.
Вопрос в том, кто, как и где себя видит. А я себя всегда видел как солдата нашей страны, который служил в её интересах, все эти прыжки вверх мне ни к чему. Я не скажу, что каждый, кто участвовал в СВО, готов занять какой-то высокий пост и готов на нём работать. К этому нужно относиться очень продуманно, всё-таки надо людей подбирать так, чтобы не было ошибок. А то бывший военный займёт пост, посидит и нанесёт ущерб просто в силу отсутствия навыков. Он как солдат хороший, а как чиновник — нет. В итоге, когда о нём будут судить люди, то скажут, что он пошёл на фронт, чтобы занять высокое кресло.
— Вы упомянули, что вам предложили сформировать «Вегу». А как это было?
Отклик нашёл прежде всего у нашего губернатора. Андрей Травников мне позвонил, сказал: «Зайдите, есть разговор». Сели, провели расчёты и определились с тем, как Новосибирская область будет помогать. Просчитали алгоритм, возможности и всё необходимое. Уже через полторы недели я видел, что мы на правильном пути.
— Впоследствии, после согласований, отряд был включен в структуру Минобороны?
Да, конечно. При этом, когда мы начали смотреть, то поняли, что добровольцы, которые пошли к нам, пользовались малым количеством возможностей и льгот, и из-за этого мы решили сделать ребят контрактниками. Они заключали краткосрочный контракт, для того чтобы у них было денежное содержание и чтобы в случае ранений или гибели семья могла получить все положенные выплаты. Есть у нас ребята раненые и тяжелораненые, и то, какие средства сейчас государство выделяет на их реабилитацию, по сравнению с Афганистаном кажется невероятным. Мы даже об этом не думали, такого не было.
— Станет ли победа в СВО новым «днём победы» и откроет ли новый этап истории для России?
Каждый исторический период начинается с подобного. Поэтому СВО — точка отсчёта новой истории страны.
— Украина в течение 30 лет существования была государством, с которым не считалась Европа. А теперь она приобрела свой миф основания в виде СВО. Что будет, если Украина сохранится? Она станет такой же проблемой, как Пакистан для Индии?
Проблема настолько глубока, что, проводя аналогию, можно сказать — это будет Пакистан, но без ядерного оружия. При этом возникает вопрос о том, как допустили то, что такие люди пришли в украинскую власть. Это большой просчёт, что их допустили в наше подвздошье.
— Новые регионы, вошедшие в состав, станут точкой напряжения, как Северный Кавказ, или нашим форпостом на границе с Европой?
Главная идея — именно форпост. С хорошо развитой инфраструктурой, с людьми, которые смотрят в будущее, имеют хороший заработок и не желают никуда уходить, уверены в том, что они являются частью России. Это самая сложная задача сейчас.
— Показать, что они с Россией навсегда?
Да. Человек всегда судит на контрасте. Они должны понимать, что они приобрели и от чего ушли. Я разговаривал с местными, и очень много людей на Донбассе, которых ещё при СССР направили по распределению, а они там остались. Потому что благодатный край, была работа, была профессия, будущее. И им этого хочется, потому что человек старается возвратиться туда, где ему хорошо.
Единственное, что угнетает, — лето, тепло, цветы, а детей нет, вот что плохо. Издержки настоящего. Детишек вывезли подальше, но этот контраст сильно бросается в глаза. Я смотрю — разрушенные школы, детские сады разрушенные…
— Восстановим?
Восстановим. А пока надо создавать условия будущей мирной жизни, потому что к нам пришли, и то, что творится в Белгородской области, — одно из тех событий, которые нас ждали в марте 2022 года, если бы мы не начали СВО.
— Какое отношение к русским солдатам среди жителей новых регионов?
В целом нормально. Были и такие случаи, когда женщины выходили и крестили наши колонны. Всё дело в нас — как мы будем себя вести и подавать мирному населению.
— Понимаю, что тяжело говорить о прогнозах, но какая перспектива у нас на летнюю кампанию?
Вполне возможно, что после проведения ряда мероприятий могут быть изменения ситуации на СВО, которые принесут определённые плоды на фронте.