Виктор Шкуренко стал гостем на подкасте «Om1.ru: Бизнес». Видеоверсию можно найти в нашем телеграм-канале, также мы публиковали текстовую версию первой части беседы. Там мы говорили о бизнесе, положении дел в ретейле и выходе на алкогольный рынок. Теперь приводим продолжение с некоторыми сокращениями, где говорим о более общих темах.
— В Омске — бум логистических центров, логистику планируется сделать новой отраслью экономики. Как вы смотрите на эти перспективы? Действительно ли мы с точки зрения географического положения имеем более выгодные позиции, чем у соседей?
— Я в это не верю. Омск в этом плане заурядный город, никакой мы не центр страны и даже Сибири. Гораздо выгоднее расположен Новосибирск с учётом того, что вокруг него очень много городов. Вообще логистика зависит от плотности населения. Складская инфраструктура предназначена только для внутреннего потребления. То есть все склады, которые строятся в Омске, необходимы будут только для внутренних нужд города.
Другой вопрос, что у нас используется советская складская инфраструктура, которая морально и физически устарела. И с этой точки зрения идёт просто замена старых складов на новые. В этом плане, да, есть бум.
Тот, кто строит склады, я думаю, найдёт для них применение, но весь вопрос — сколько строить. Мне кажется, что для Омска достаточно 150-200 тысяч квадратных метров, это более чем. Судя по заявленным планам, планируется больше. Но опять же, это планы. Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.
Послушаешь иногда, люди говорят о каком-то уникальном расположени Омска. О том, что какой-то там шелковый, коричневый, зелёный путь. Пелевина читал недавно, у него был сибирский ветрогенез. Он с постмодернистской иронией описывал проект, что в Сибири над тайгой создаются ветра и нужно делать амортизационные отчисления всему миру, чтобы поддерживать ветрогенез в Сибири. Если вы хотите быть писателем-постмодернистом, пишите об этом в книжке, об уникальности Сибири и так далее. А если вы занимаетесь бизнесом, то зачем?
— Тут, наверное, попытки сформулировать некую идентичность региона.
— У нас нет сибирской идентичности. У нас страна унитарная, есть только Россия и Чечня внутри неё. А всё остальное одинаковое. Поиски сибирской или омской идентичности в условиях крайне жёстко централизованного государства — просто опять же фантазии. Если будет реальная федерация, возможно, тогда мы об этом поговорим, а сейчас нам просто не дадут заняться этой идентичностью.
— Сейчас в Омске много говорится о том, что нужно улучшать инвестиционный климат. Создаётся инвестиционный комитет, готовятся инвестпредложения. Вы заметили какие-то изменения, легче ли стало предпринимателям в коммуникации с властью?
— Я считаю, что нет инвестклимата в Омске, есть инвестклимат в России. У меня сейчас бизнес уже меньше, чем на 50 % в Омске, всё остальное — в других регионах. И я не понимаю, когда мы говорим об инвестклимате в Омске или в Новосибирске. Для меня это непонятные категории. Поэтому — ну, молодцы, я не против, что есть движуха, что они стараются, декларируют, это никогда делу не вредит. Но вообще нужно оценивать инвестклимат России в целом, причём в условиях СВО.
— Но есть региональный бюджет, который наполняется в том числе с инвестиций. В этом смысле, например, ваша попытка построить крематорий в Омской области не удалась, потому что вам не предложили хорошие условия по участку, а предложили в другом регионе. Речь о том, чтобы предлагать бизнесу условия или не ставить препятствий в его инициативах.
— Тогда скажем проще, инвестклимат — это мое тщеславие и сумма тщеславия бизнесменов, которые живут на территории Омской области. Мы определяем этот инвестклимат своим поведением, своими конкретными действиями. Поэтому это наше решение. Мне не нужен инвестклимат. Я хочу развиваться, хочу себя самореализовывать. Ну да, вот так получилось, что крематорий в Ростове построил. Но это моё субъективное желание. Я не хочу на эту тему вообще рассуждать с точки зрения выстраивания каких-то логических цепочек того, что вот они решили инвестклимат создать в Омске, нужно эту тему пропиарить и так далее. Мне всё равно, будет этот крематорий стоять в Ростове или в Омске, давайте цинично скажу.
— У вас много мыслей, которые иногда идут вразрез с месседжами власти, но, с другой стороны, это можно было бы использовать как обратную связь. Если бы вас пригласили поработать, например, в министерство экономики вы бы пошли?
— Я бы не пошёл. Я отношусь к ним очень уважительно, но, наверное, я не подойду на эту работу. У меня с федеральной властью куча разногласий. И второй ограничитель — я предприниматель. Мне нравится то, чем я занимаюсь, я не собираюсь становиться чиновником. Но я при этом уважительно отношусь к нашей региональной власти. Они работают, молодцы. Но мне это не надо. И самое главное, я им не нужен. Я люблю рисковать и люблю свободу в принятии решений.
Если ты руководитель, то должен постоянно что-то менять. А у нас статья есть про это. Условно говоря, если есть какая-то проблема, в условиях законодательной казуистики ты просто ее не решишь. Тем, кто работает во власти, нужно, чтобы они соблюдали все законы, а не развивали что-то. И в основном все разговоры о развитии — это, скорее, просто пропагандистская риторика.
Я извиняюсь даже за какие-то резкие оценки, но не государев я человек. И не понимаю, как эта система до конца работает. Это моя оценка её работы.
— В этом году вы запустили культурный проект «Нетелефонный разговор». Привозили в Омск известных спикеров — режиссера Александра Сокурова, социолога Григория Юдина и других. Расскажите, о чём этот проект. Почему такой формат?
— Когда занимаешься благотворительностью, часто бывает, что ты кому-то помогаешь, но не проникаешь внутрь. А здесь одновременно вроде бы и проект благотворительный, и мне он очень сильно нравится, я сам вместе с ним расту. Идея была проста — предоставить возможность омской публике face-to-face встретиться с выдающимися деятелями российской культуры, занимающими гуманистические позиции. Не узконациональные, а именно гуманистические. И, соответственно, спикеров подбираю тех, у кого эта повестка основная. Потому что, мне кажется, гуманизма нам не хватает. Я хочу, чтобы подрастающее поколение об этих ценностях тоже помнило. Все усилия буду делать, чтобы этот проект продолжался. Мне нужно, чтобы люди могли услышать иную точку зрения, а не только ту, которая идёт с центральных телевизионных каналов.
— Как подбираете спикеров для проекта? Многие соглашаются?
— Соглашаются многие. Отказал Юрий Шевчук, «ДДТ», но он сказал, что просто не в состоянии подобные диалоги сейчас вести. Актер Данила Козловский почти дал согласие, но потом отказался. С писательницей Галиной Петрушевской мы вели переговоры, она уже в возрасте, больше 80 лет, сейчас она в Латинской Америке. Должна была в Россию приехать и вроде дала согласие, но потом тоже отказалась по состоянию здоровья. Нобелевский лауреат Дмитрий Муратов (признан Минюстом РФ иностранным агентом) был не против, но сказал, что ему здесь не позволят провести встречу. Тем более он сейчас иноагент. И я, кстати, в прессе тоже увидел, что появилась инициативная группа о запрете встречи с Муратовым.
У нас было много тех, кто связан с киноиндустрией. Сейчас я хочу привезти писателя, но большинство из тех, кого я хотел бы пригласить, живут не в России. Но раскрою секрет: мы ведём переговоры с Алексеем Сальниковым. Это писатель из Екатеринбурга, автор книги «Петровы в гриппе». А как подбираем героев? С одним проведешь, он потом рекомендует следующего. Поэтому у нас было много киношников.
— Как вы относитесь к некоторым общественным нововведениям, такому, например, как трудовое воспитание в школах, и тому подобное? Это полезно для воспитания личности или, может быть, противоречит индивидуалистическому подходу, который нужен для воспитания инициативы в бизнесе?
— Давайте я с себя начну. Я был в школе ботаником, и уроки труда для меня были какой-то дурацкой эмоциональной и физической нагрузкой. Я вообще не понимал, зачем они нужны. Кроме того, у нас преподаватель труда был таким грубым мужчиной. Хороший, наверное, человек, но грубый. А вот эту мужскую грубость я вообще не понимал. Поэтому, если мы хотим вернуть это, чтобы у сегодняшних российских ботаников опять был внутренний конфликт, давайте вводить уроки труда. Во всех этих новациях есть чёткий политический след, даже без микроскопа видно.
— А как вы считаете, возможно ли изменить тенденцию к индивидуализму такими методами, как трудовое воспитание, и прочие коллективные формы активности? Можем ли мы вернуться к коллективистским формам, как в Советском Союзе?
— Я вообще за индивидуализм. С точки зрения любой страны эти навыки важнее, чем коллективные интересы.
Но когда мы насильно это делаем, выхолащиваем индивидуализм с помощью смешных маразматических идей, будет отторжение. Я в Советском Союзе был ребёнком, школу закончил там же, и посмотрите на меня — индивидуалист. Ну и что толку, что они тратили госресурсы, чтобы меня воспитать.
— Не было ли у вас каких-то проблем, кроме той истории, где вас осудили за приглашение Ивана Урганта на корпоратив, из-за независимых высказываний?
— Не было, я же не нарушаю закон формально. Наши предприятия в прошлом году заплатили более 1 миллиарда налогов. Зачем меня трогать? Что я такого нарушаю, демонстрации устраиваю или ещё что-то? Я открыто говорю, что европейские ценности мне ближе. Я открыто говорю, что это ошибочно, что наша страна идёт по пути авторитаризма и протекционизма. На мой взгляд, это ошибочно, в дальнейшей перспективе это не улучшит нашу экономическую и социальную жизнь. У них одна точка зрения, у меня — другая.
— Когда прозвучала критика телеведущего Владимира Соловьёва по поводу Ивана Урганта, пошла волна негативных комментариев и публикаций, как вы это восприняли?
— Психологически тяжело было. Знаете, у нас у всех есть такой животных страх, у меня тоже такое было. Это же неизвестность. Когда тебе приходит повестка от официальных органов куда-нибудь, ты, по крайней мере, уже понимаешь, что что-то произошло. Соловьёв же четыре раза меня вспоминал, вплоть до сентября. А корпоратив был в июле. Ну, разумеется, как-то было неприятно. Но, вероятно, нет никакой связи между тем, что говорит Соловьев, и конкретными действиями со стороны государства. Давайте я с обратной стороны скажу: почему мы должны бояться? Ещё раз говорю, я нигде не нарушаю закон. То, что я не хочу быть вместе с нашей сегодняшней властью, в чем проблема?
— А статуса не опасаетесь? Иноагент или что-то подобное?
— Что такое быть иноагентом? Я человек не бедный, никакое финансирование из-за рубежа не получаю, не веду активную политическую жизнь. Не собираюсь быть ни депутатом, ни губернатором, не проявляю активную гражданскую позицию. А когда конкретно мне задают вопросы по поводу моих политических воззрений, я честно открыто высказываю. Сейчас ЛГБТ признали экстремистской организацией. Как к этому относиться? Конечно, я не поддерживаю этот закон. Или по поводу абортов — я не поддерживаю запрет, и уже Валентина Матвиенко в этом ключе высказалась. Сегодня у нас ЛГБТ* под запретом, а завтра — опять нет. Я, по крайней мере, в отличие от пропагандистов останусь цельным человеком, я как в советское время не был против, так и при любом президенте не буду против ЛГБТ.
*Верховный суд 30 ноября признал международное общественное движение ЛГБТ* экстремистской организацией и запретил его деятельности на территории России.
— Решили уже, кого привезёте на корпоратив в следующем году?
— Не думали на эту тему, в январе-феврале будем принимать решение. К сожалению или к счастью (к счастью, наверное), нужно уровень удерживать. Мероприятие затратное и резонансное, требует много энергетических затрат, в том числе моих, хотя у нас прекрасная команда, которая этим занимается.
— Где будете праздновать Новый год?
— В Омске, в Чернолучье в этом году. Обычно я чередую — год в Сибири, потом выезжаю за границу либо в Сочи. Скучаю иногда.
— В Омске у вас есть любимые места?
— Обожаю Чернолучье. «Мечта» мне нравится, это загородный поселок. Мне очень сильно нравится улица Ленина, люблю гулять по ней, хотя делаю это редко. Помните, при Полежаеве у нас были споры, строить ли церковь вместо сквера с фонтаном. Сейчас я задумываюсь, что это правильная всё-таки была идея. Теперь это архитектурная доминанта нашего города, и с точки зрения эстетики смотрится красиво. А то, что убрали памятник Ленину, — это реалии нашей истории. Я ничего против строительства церквей не имею. Чем разнообразнее будет архитектура, тем город будет интереснее.
— Почему у вас квартира до сих пор в ипотеке?
— Какой смысл, если проценты по ипотеке ниже, чем по коммерческому кредиту. Я хотел пару раз погасить, но мой финансовый директор говорит: а зачем эта суета? Понимаете, я пару раз об этом ляпнул, и сейчас многие интересуются судьбой моей квартиры. Вот вы думаете, я прихожу в кассу, беру деньги и несу в банк, чтобы погасить платеж по ипотеке? За меня эту функцию выполняют люди, которые управляют моими финансами, поэтому для меня это незаметно. У детей моих квартира не в ипотеке.
